Зачем художнику искусствоведение?

С художником Людмилой Горловой мы говорили не о её творчестве, а об учёбе на факультете истории искусства РГГУ.

— Зачем состоявшемуся художнику искусствоведческое образование?

— Я тоже так думала, пока училась на отделении станковой живописи в Московском художественном училище Памяти 1905 года (МХУ) — казалось, интереснее все делать самому, а изучать искусство — дело другое. Сейчас — наоборот, не понимаю, как без этого опыта заниматься актуальным искусством, которое оперирует контекстами как смыслами. Время требует от художника нового интеллектуального уровня.

Меня всегда интересовал смысл картины. Художник, как никто другой, зависим в первую очередь от пластического решения в любом произведении, и именно оно, главным образом, формирует смыслы произведения. Ради выявления этой связи я и строила все свои образовательные авторские программы. Художник, который не знает чего он хочет, выглядит графоманом, с моей точке зрения.

Катализатором для поступления послужила реализация в 2017 году на базе ЦТИ Фабрика моей идеи творческой студии для арт-специалистов «Встречи на нейтральной полосе или Аварийное включение — 2017». Я рассказывала кураторам, критикам и искусствоведам о скрытой от глаз зрителя «кухне художника» — а они делились своим профессиональным опытом. Мне хотелось, чтобы практики и исследователи начали обсуждать формальную сторону произведения, которая создает смысл. Я надеялась когда-то перенести нашу студию в университетские стены, чтобы начать более основательно говорить о насущных теоретических вопросах современного искусства. В результате, получилось так, что я сама снова оказалась за партой в качестве студентки в РГГУ.

— Сложно было поступить?

— Не слишком. Были экзамены по истории России, истории искусства и тест по английскому языку. Если ты взрослый человек, как правило, ты уже успел поинтересоваться историей своей страны, а историю искусства мы проходили в Московском художественном училище (сейчас МАХУ) и я знала хронологию, даты, имена и какие-то основы.

— Бюджетных мест было много? Конкурс большой?

— Не помню — мне было не до этого. Все как в кино: я узнала накануне и подала документы в последний день. Купила в книжном пособие по истории Отечества для поступающих в вузы, быстро прочитала от корки до корки — сложилась очень краткая, но всё-таки последовательная цепочка событий.

— Как складывалось общение с юными однокурсниками?

— Эмоционально быстро подключаешься к юношеской непосредственности. Ну и любопытно видеть, насколько все мы являемся продуктом определенного времени и контекста. Можно наглядно наблюдать движение истории по изменениям в каждом следующем поколении.

— А преподаватели?

— «Абсолютно увлеченный человек» — в нашей группе даже было такое ироническое «обзывательство». На вечерке последняя пара заканчивалась в 10:20, а бывало, что увлеченный преподаватель и в пол-одиннадцатого «не слышит звонка». Приходишь на лекции уставший, сил нет, ни работать, ни рисовать не успеваешь — и неожиданно к концу лекции находишь себя в необычайно вдохновленном состоянии. Можно ли не ценить такое отношение к своему делу?

— Какие педагоги особенно понравились? Были лекции, семинары, которые запомнились?

— Много интересных преподавателей. Обидно было бы кого-то не упомянуть.

Неожиданно ошеломительной, например, стала для меня презентация лекции о Рембрандте Ивана Александровича Абрамкина. К третьему курсу я начала привыкать к тому, что, в отличие от художников, которые больше доверяют глазам, искусствоведам важнее текст, то есть картинки в презентациях могут быть любого качества. И вдруг в выставочном зале РГГУ, на огромным экране, в хорошем разрешении, в хронологическом порядке, с подписями Абрамкин показывает подборку из сотни работ Рембрандта, многих из которых я даже не знала. То есть я впервые увидела почти целиком весь диапазон творческого пути сильнейшего из мастеров и одновременно могла рассмотреть детали. Стоит ли говорить, каким подарком это выглядит для художника.

К сожалению, не все, кого хотелось бы послушать, вели предметы на нашем курсе. Правда, с выходом в Zoom в период ковида появилась единственно утешающая возможность «ходить» и на онлайн-лекции для других групп. А вообще, для меня онлайн — мертвый формат. Коммуникация получится, но, чтобы реально услышать, распознать и вычленить из потока самые главные вещи, надо, конечно, потратить время, приехать и получить всё «из рук в руки».

— Чего не хватило?

— Да вроде всего хватило. Вообще, очень рекомендую художникам искусствоведческое образование, да и в целом, взрослым людям. Школьникам, конечно, тоже прекрасно — им надо где-то учиться, но они пока, в силу их малого опыта, не всегда смогут оценить уникальности этого образования.

Не хватило, может быть, только опять же, какого-то понимания со стороны искусствоведов специфической логики художника.

— Что вы можете сказать о вашем курсе в РГГУ — «Интерпретация произведения изобразительного искусства»?

— Эту образовательную программу я разработала на основе всего того, что было важно для меня самой, с тех пор, как я начала осознавать принципиальное различие между картиной, которая построена как пластическое высказывание и любым другим фигуративным изображением. Такая картина имеет не так много общего с натурным рисованием. Это иносказание в неявно представленной изобразительной форме, требующее от зрителя определенного опыта прочтения. Тут надо сказать, что опыт московского концептуального искусства существенно обогатил, в том числе и практику фигуративной живописи, которая сегодня изменилась кардинальным образом. Поскольку искусство давно не измеряется ремеслом, сейчас художнику даже не обязательно уметь рисовать, для этого есть исполнители-ремесленники. Но, в любом случае, ему нужно иметь замысел того, что он хочет сказать и уметь построить свое высказывание. В произведении неизменно ценятся смысл и многозначность.

— Спасибо за интересную беседу. Новых выставок и новых образовательных проектов вам.